Рядовой Анатолий Ильин: патриотизм для него – слово знаковое

Гению русского флота адмиралу Степану Макарову принадлежит фраза: «Помни войну». Она высечена на его памятнике, стоящем на Якорной площади недалеко от Морского собора в Кронштадте. Это мудрое назидание нам, потомкам. Память – дар, без которого немыслим ни человек, ни народ. Наша сила и стойкость во времена испытаний в ней, и сегодня с российским воинством, сражающимся за Донбасс и русских на Украине, плечом к плечу незримо стоят наши отцы и деды, павшие в годы Великой Отечественной за наше исконное право на жизнь и наше будущее. Наследники их боевой славы – участники Специальной Военной Операции на Украине, приняли эстафету мужества и героизма.

Мы побеседовали с переславцем, рядовым Российской армии Анатолием Ильиным, принимавшим в ней участие.

– Расскажите немного о себе.

– Родился я в Переславле, закончил девять классов в первой школе, затем пошёл учиться на автомеханика в училище №37 (ныне колледж им. Александра Невского). Потом меня забрали в армию. Взял академический отпуск, службу проходил связистом в подмосковном Егорьевске, вернувшись, доучился. После этого восемь лет работал в Переславле на производстве технологом станков.

– Как попали на Специальную Военную Операцию?

– На работе у меня возникли разногласия с начальством, и я вынужден был уволиться. Устроился на другую, через 21 день мне позвонили из военкомата и сказали: «Анатолий Владимирович, срочно формируется резервный батальон. Если вам интересно, можете подойти в военный комиссариат побеседовать». Я туда пришёл, мне объяснили условия прохождения службы, дали пару дней на размышления, посоветоваться с близкими. Подумал, посоветовался, а потом пришел, подписал контракт сроком на три месяца и в путь…

– До принятия столь серьезного решения думали, что будете принимать участие в боевых действиях?

– После событий в Чечне и Сирии думал, что никакого серьёзного конфликта не назревает. Я понимал, что в Донецке и Луганске идут обстрелы, но надеялся, что конфликт урегулируют Минские соглашения. Но повернулось всё по-другому. Мне ещё с детства хотелось поучаствовать в боевых действиях: срочная служба, это одно, а боевые действия – это серьезно.

– Что говорили вам друзья и родные?

– Друзья говорили: «Не суйся туда, зачем тебе это надо, работай себе». Я ответил просто – а кто будет Родину защищать?

– Каков основной мотив принятия столь серьезного решения?

– Патриотизм. Правильные книги в детстве читал.

– Как развивались дальнейшие события?

– После подписания контракта, меня направили в войсковую часть. Там прошёл врачебную комиссию. Потом была «учебка». Отрабатывали действия на полигоне. Нас инструктировали по минированию и разминированию. Вспоминали навыки, приобретенные во время службы в армии, например, если работал с гранатомётом, был миномётчиком. Механики-водители принимали технику. Её нужно было за неделю подготовить так, чтобы во время проведения боевых действий не сломалась. Приходил эшелон, технику разгружали, устанавливали вооружение, проводили полное капитальное техническое обслуживание. У меня была должность стрелка, но по факту нужно было уметь всё: подменить гранатомётчика или пулемётчика, даже медика. К нам приезжал заместитель министра обороны, Герой Российской Федерации Юнус-Бек Евкуров, который провел с нами собрание о том, что реально происходит на территории боевых действий.

– После завершения подготовки, как вы оказались на воюющей территории?

После «учебки», в июне, мы прибыли в город Белгородской области. Когда мы выгружали технику к нам приходили местные жители и передавали продукты питания, воду, сигареты. Эти люди ощущают боевые действия на себе, они проходят рядом с ними, и понимают всю тяжесть и ужас происходящего очень остро, иначе, чем жители отдаленных регионов. В Москве или Питере, где я был, не очень осознают, что где-то идут бои, рвутся мины, гибнут люди. Нам был дан приказ занять населённый пункт. Информаторы сообщили, что наши, которых нам нужно сменить, ждут нас. Однако противник не знал, когда конкретно мы будем входить на территорию, и три дня обстреливал дорогу. Через три дня, ночью, мы грамотно зашли, заняли позиции, заменив наш батальон без потерь, это показалось нам чудом: миномёт противника работал, но не попадал.

– Ваше первое, самое яркое впечатление?

– Первый обстрел. Конечно, страшно всегда, ведь непонятно откуда и что летит в твою сторону, когда будет следующий прилёт. Мощные разрывы ощущаешь даже лёжа на земле, чувствуешь, как она содрогается. Первый серьёзный обстрел случился на пятый день. До этого снаряды падали далеко, когда мы стояли на первой линии в «зелёнке» (под прикрытием деревьев). Нас даже с коптеров было невидно. А на пятый день нас настиг миномёт: снаряды падали в двухстах метрах, и мы слышали, как со свистом пролетали осколки. Страшно попасть под танковый обстрел – снаряд мощный, 120-го калибра.

– Что доминировало в принятии решения стать участником боевых действий?

– Я ведь не случайно рассказал про жителей Белгородской области. Когда ты туда заходишь, видишь их и понимаешь, что если отступишь, то они там останутся один на один с абсолютно безжалостными убийцами – бойцами ВСУ.

– Принимали участие в боевых действиях в одном и том же подразделении?

– Нет, зашёл с одним взводом, потом меня направили в другой – там нужен был стрелок.

– Каково отношение местного населения по ту сторону?

– В тех населённых пунктах, куда мы заходили, жителей оставалось мало. В основном, бабушки и дедушки, а еще мужики, которые «марадёрили» всё, что осталось в пустующих домах посёлка. Мы у этих граждан что-то брать не рисковали. Нам в «учебке» говорили, что могут отравить. На враждебной стороне мирное население абсолютно свободно, их никто не держит, мы ведь идём не к ним, а к тем, кто нуждается в нашей помощи.

– Вы теряли боевых товарищей?

– Да, двоих. Из первого взвода боец погиб в первую неделю от пули снайпера. Второй – погиб через две с половиной недели, от прямого попадания в окоп снаряда миномёта.

– Принимали участие в боевых столкновениях?

– В основном мы стояли в трёх километрах от позиций противника, немного выше, он располагался в низине. Из стрелкового оружия не достать, можно было отработать только, например, из АГС (автоматический гранатомёт станковый, – ред.). Бывало, пытались к нам подобраться диверсионно-разведывательные группы. Срабатывали растяжки, обычные и световые, по их сигналу мы отрабатывали из стрелкового оружия. Утром, в основном по радиоперехвату, узнавали, что противник собрал раненых и погибших и отполз обратно. У наших соседей были прямые столкновения и раненые. На нашем участке пулевые ранения были очень редки. На линии соприкосновения нас и врага разделяли минные поля. В приборы ночного и теплового видения наблюдали противника в километре от нас, вели стрельбу. Для автомата это расстояние великовато, а вот из пулемёта можно было попасть или накрыть с помощью АГС.

– Какие военные специализации освоили?

– Я уже говорил, что нужно уметь если не всё, то многое. В «учебке» мне выдали автомат, а в зоне СВО, в свободное время, осваивал стрельбу из гранатомета, просил гранатомётчика объяснить, как заряжать, разряжать, какие есть тонкости и особенности стрельбы. Там ты учишься постоянно. По штату у меня была должность стрелка, а в ходе боевых действий на меня записали переносной зенитно-ракетный комплекс. Когда по рации сообщали, что летят их «вертушки», я доставал ПЗРК и отрабатывал их.

– Как вы относитесь к тем, кто активно выступает против проведения Специальной Военной Операции?

– Я думаю, они просто не представляют что это такое. Они не понимают, какой ценой нам досталась победа в Великой Отечественной войне и чем грозит России профашистская Украина и вместе с Европой и США, которые за последние десятилетия, по сути, уничтожили не одну страну.

– Как обстояли дела с оснащением наших бойцов?

– Никаких проблем у нас не было. В самом начале специальной операции были некоторые проблемы у ребят из луганских и донецких подразделений. Мы отдавали им свои каски и бронежилеты. Либо привозили со складов бронежилеты чеченской кампании, они в два раза тяжелее, чем «Ратник», которые были у нас. Наши по восемь килограмм, а те – по шестнадцать, потому что в них стальные стоят пластины. Некоторые бойцы отдавали предпочтение тяжёлым «чеченским» броникам. С питанием тоже никаких проблем. Сухпайки подвозят регулярно, если нет возможности развернуть полевую кухню.

– Как вы себя чувствуете сейчас, вне территории боевых действий?

– Сплю очень чутко, во время боевых действий сон таким и должен быть, чтобы быстро выбраться во время обстрелов. Сначала никак не приходило ощущение полной безопасности. Организм ещё не перестроился на мирный режим. Сейчас всё нормально.

Беседовали Олеся Каминская, Владислав Ермаков