Мария Солдатова: тяжело жили, очень тяжело…

Мария Сергеевна Солдатова – великая труженица, всю свою жизнь она посвятила родному Переславскому краю. Её воспоминания наполнены реальными жизненными картинами самоотверженного героического труда людей в годы Великой Отечественной войны. 

– Семья наша жила в Купани. Мама работала в колхозе, отец – на производстве. Я окончила четвертый класс, чтобы учиться дальше нужно было либо лесами ходить в Новосёлку, а это семь километров от дома, либо жить там неделями. Оставлять больную маму надолго я не могла, ей нужно было помогать. Пришлось бросить учёбу. Мне тогда было одиннадцать лет.

И началась война…

Старших братьев сразу забрали на фронт: одному было восемнадцать лет, второму двадцать. Вслед за ними отправился и отец. 

Один из братьев и до фронта не доехал. Пришла телеграмма, что он погиб после тяжелого ранения, а где, в каком месте, не написали. Второй брат был танкистом, четыре раза ранен. После последнего ранения в голове остался осколок, ему предложили сделать еще одну операцию. Спросил, отпустят ли после нее домой, сказали – нет, снова на фронт. Он и отказался. Вернули на фронт. Потом пришло известие – убит. 
В конце войны и на отца пришла похоронка. 

И остались мы – мать, младший брат, сестра и я. Сестру я редко видела, она всё время была на трудовом фронте. То на лесоповале, то на производстве. И брат также – всё в тяжелом труде. Я с мамой ходила в колхоз работать. Когда маленькой была, картошку заставляли собирать и разбирать, прополку делать, ещё, что полегче. А уж как подросла немножко, вместе с другими детьми работала «на лошадях». Бороновали, навоз и снопы перевозили, зерно на молотилку доставляли. Мне лошадь высокая досталась, поэтому все помогали – подсаживали. Тяжело было работать, очень тяжело… Слепней было много. Лошадей не хватало, бороновали на коровах да быках, а они не слушались, не понимали, что от них требуют. В колхозе было всего три лошади, две коровы, остальные – быки. Один раз, когда корова мне попалась дойная, с подругой хоть молочка попили. 

Еще один момент из жизни того времени запомнился. Перевозили как-то скирды с сеном и соломой. А телега как подскочит, и вывались все тюки. Пришлось мне их опять укладывать. Они настолько тяжелые были, что до дома потом еле дошла, лежала да ныла. Мама меня в баню отвела, напарила хорошенько, что-то еще со мной делала, не помню уже, но стало после этого легче. Утром опять пошли на работу. 
Мама меня всему научила: и жать, и молотить, и лён собирать. Потом и картошку вместе копали. Дети сами уже знали, что и когда делать: когда лошадь в телегу впрягать, когда на погрузку подгонять. 
Я порой даже старших учила, как и что нужно делать. Да и работала дольше всех. Один раз председатель привез ткани на платья, всем по одному куску выдал, а мне целых два. Это тебе, говорит, за трудолюбие. Мама мне потом сама платья из них сшила. 

…Помню, финны в нашем селе жили, четыре семьи. С нами работали. В то время почти в каждом селе они были. Эвакуировали их к нам.

Потом председатель колхоза нас – подростков – отправил на сплав на реке Сольбе. Работа на воде требовала много сил и сноровки. Лес сплавляли сверху – от деревни Вороново. Кроме нас, там еще работали две пожилые женщины. Выдали нам багры и расставили вдоль реки. Мы не только бревнам помогали сплавляться, но и часть из них к берегу прибивали, выволакивали и рубили для столовой. Порой бревна такой затор создавали, что наседали друг на друга, и тяжело нам, подросткам, тогда приходилось. Сил не хватало бревна развернуть. 

Однажды я не удержалась и упала в реку, а плавать-то не умела. Хорошо парень рядом какой-то оказался, он меня схватил за фуфайку и помог выбраться. Правда, я снова не удержалась и опять упала. Но всё обошлось. После этого нас – малолеток, со сплава выгнали. Мы вчетвером и ушли. Чему были очень рады, очень уж там было тяжело работать. Мне тогда было всего лет четырнадцать. 

Есть было нечего. Только и думали, где бы хоть кусок хлеба взять. За работу не платили. А уж, где только мы с подругой и сестрой не работали.

Пошли потом «на болото» работать. Там лес пилили, а мы оттуда дрова возили. Загрузим целую машину, сядем сверху и едем… А дорога – одни кочки, того и гляди, как бы не вылететь из машины. 
Как идем в лес работать, сестра одну вареную свеколку берет. Клала, где потеплее, вот и грызли ее. Вот так и жили..

Помню, как лебеду, «дрябли» всякие ели. А осока вдоль канав такой вкусной казалась, у корней уж такая сладкая. Листья какие-то зеленый ели, «капусткой» называли. 

А как война закончилась, вернулись у кого-то отцы, братья, мужья, а у нас с матерью – никого. Брат к тому времени с нами не жил, женился, корову нашу забрал. Деньги и продукты только мужикам выдавали, а нашей семье – ничего. Мать все время расстроенная и с пустыми руками возвращалась. Где только мы с мамой не работали, только бы платили. 

Нам пришлось взять маленькую телочку, стали ее растить. Когда корова выросла, стало полегче. Молочко свое появилось. Стали участок свой приусадебный разрабатывать. Картошечку посадили. Дрова сами заготавливали: пилили, кололи и на саночках возили. Есть время, я брала две пустые корзинки и в лес. Наберу малины, иду продавать. Девочки со мной просились. Тоже ведь жили впроголодь. Ходили по лесу, искали: то чернику найдем, то малину. Всё, что найдем – на рынок в Переславль. Пешком ходили! Однажды продала ягоды, а взамен купила буханку хлеба, большую такую. Довольная пришла домой. Разрезали… а там плесень. Я так плакала, так плакала, а мама меня успокаивала. 

Тяжело жили, очень тяжело… 

Ко Дню Победы во все семьи, в которые родные не вернулись с войны, принесли подарки: кому часы, кому другой ценный подарок, а нашей матери принесли бумажную открытку. Обидно было, конечно. Плакали. 

Лошадей брали в колхозе. В том месте, где пленные немцы работали. Они голодные были, худые. Я, глядя на них, плакала, просила маму собрать для них поесть. Из дома приносила им что-нибудь. Вот один из разов, пообещала немцу, что принесу и ему завтра поесть. Он сказал, что будет рад даже зелени, лишь бы было что пожевать. Помню, дома собрала картошечки и еще чего-то, пришла, смотрю, нет его. Спросила их конвоира, где тот немец. А он мне и говорит, что помер тот ночью. Я еду другим отдала, а сама потом ревела. Жалко их было: одному даешь, остальные смотрят голодными глазами. 

Я, когда повзрослела, пошла «на болота» работать. Так у нас называлось предприятие по торфоразработкам. Опять и дрова, и торф грузила, делала всю самую тяжелую работу. Торф на себе в больших корзинах переносили, еле взойдешь на высокий трап с таким-то тяжелым грузом и в вагон высыпаешь. Потом за следующим идешь.

Как замуж вышла, переехала в Купанское. Здесь и живу с тех пор. 

Елизавета Каширина